КРЕПОСТЬ МОЯ И УБЕЖИЩЕ

Мой собеседник и собрат по перу поднял густые рыжеватые брови:

– Мереть? Пьяное хулиганистое село.

– Да, но места!

– Места – да…

Разговор произошел ровно десять лет назад, когда я занимался проблемой загородного дома. Идея эта давно меня будоражила, а тут как раз появилась надежда, что в Москве и Новосибирске в один год выйдут две книжки, значит, и материальная база появится. И я понял: сейчас или никогда.

В те времена официально можно было купить дом в деревне, только оформив прописку. Но писательская организация вышла с письмом на председателя Сузунского райисполкома, подключился райком партии (спасибо незабвенному Л.В.Решетникову, царство ему небесное), и я, первый и единственный из меретских дачников (ныне их числится уже более сотни), стал обладателем официальной купчей с гербовой печатью, где был указан мой городской адрес.

А местную «прописку» я получил спустя семь лет, когда в мое отсутствие дом основательно обчистили, унесли все ценное, а главное – электроинструмент, рубанок и циркулярку, и мой писательский инструмент – старенькую «Башкирию». Но это так, к слову.

Дом понравился мне с первого взгляда. Он стоял на пригорке, на самом берегу речушки, спокойно и приветливо взирал на меня окнами, и виделась в его очертаниях архитектура, и по размерам самое то – не слишком большой, но и не маленький. На фундаменте, под шатровой шиферной крышей. И я уже знал, что куплю его, чего бы это мне ни стоило.

Внутри дом оказался менее привлекательным, чем снаружи. Две комнаты, разделенные дощатой перегородкой, в первой глинобитная русская печь, во второй камелек. Пол крепкий, из широченных плах, но щелястый. На стенах и потолке многослойный беловато-серовато-голубоватый набел, на который у меня с юности аллергия. А снаружи, со стороны усадьбы, под общей, местами прохудившейся крышей какие-то клетушки, курятники, стайки… «Да, Егор, – сказал я себе, – таскать тебе здесь не перетаскать».

Предстояло подогнать дом под себя, как подгоняют по фигуре купленный в комиссионке костюм.

Теперь, десять лет спустя, могу лишь удивляться той безоглядности, с которой я, большую часть жизни обитавший в городских квартирах, где только и работы, что присобачить полку в ванной и навесить карнизы для штор, взялся за благоустройство деревенской избы. Плотник, каменщик, бетонщик, маляр-штукатур, отделочник-плиточник, столяр, слесарь, кровельщик, жестянщик – вот кем пришлось побывать за это время. Я дал себе установку – все своими руками! Лишь печника пришлось нанимать – никогда прежде не приходилось видеть, как кладется печь. Мастер попался по деревенским меркам хороший – умелый, прилежный и непьющий. И совестливый. Он изрядно владел приемами кладки, но не смог прочесть чертеж конструкции, которую я облюбовал. Я этот чертеж прочел, но приемами кладки не владел вовсе. И вот у нас возникло странное взаимодействие: я им руководил и я же был у него на подхвате. Зато потом, когда потребовалось исправить конструктивный недочет, я уже сам справился.

Больше всего нравилось мне работать с деревом. Берешь какую-нибудь замызганную, серую от времени тесину, соскребешь с нее присохший навоз, отчистишь от песка, пройдешься по ней рубанком – и откроется глазу светлое естество выдержанной сосны. Ах, как высоко и пронзительно, на весь околоток взвывал мой рубанок! Как басовито стрекотала циркулярка! А потом обработанная тесина по отвесу пришивалась к стене, покрывалась олифой и сразу становилась медово-желтой, и сразу проступал неповторимый узор древесины. Именно тогда закралось в душу сомнение: тем ли путем пошел я в свои 17 лет, когда выбирал профессию? Может, мне не в Томский политех надо было поступать, а на выучку к столяру-краснодеревщику? Был бы сейчас первоклассным мастером, и жил бы получше, и больше радости получал бы от своей работы. А «Академия Князева» все равно написалась бы, только не о геологах, а о столярах…

Благоустройство – процесс бесконечный, и, покончив с домом, я принялся возводить комплекс «баня – летняя кухня – дровяник». Материалом послужил сруб прежней банешки – старинный лес железной крепости, в иных местах искры летели из-под пилы. Так постепенно, шаг за шагом, усадьба приобретала законченность.

Соседи сначала относились к моему долгострою со снисходительными усмешками. «Писатель-то че попало – стены гнилушками обиват…» Потом, когда стали видны результаты, отношение изменилось: «Ну Александрович!..» А я и рад стараться, ибо принадлежу к тем, кого похвала окрыляет.

«Вот так творческая дача!» – воскликнет читатель и будет совершенно прав. Большой роман можно было бы накропать за это время, что я благоустраивался. Впрочем, может быть, это и к лучшему, что не накропал? Как бы то ни было, две книги я все же сочинил здесь. И литобработал несколько рукописей для «хозяина», частного издателя.

Теперь насчет огорода. Был он мне поначалу откровенно в тягость – отвлекал от строительства. Картошку я почти не сажал, так, для летнего стола несколько гнезд скороспелки, потому что хранить ее в городе тогда негде было. Огурцы, помидоры, зелень – всего понемногу. Осенью увозил в рюкзаке для домочадцев две-три банки солений. Садоводство привлекало меня в большей степени, саженцы собирал отовсюду, в том числе и от знаменитого С.С.Славного. Почти все прижились, рука у меня оказалась легкой, да и земля здесь плодороднейшая: ил, песок и перегной. Плюс особый меретский микроклимат. Хорошо родят бахчевые, а огородные культуры, вплоть до баклажанов, прекрасно вызревают в открытом грунте.

О здешней природе вообще разговор особый. Все, чем богата Западная Сибирь, все грибы, все ягоды, вся рыба сосредоточились в этом благодатнейшем уголке, где так счастливо сочетаются два природных ландшафта – сосновый бор и пойменный лес, «забока» по-здешнему. И большая река в своем первозданном виде со множеством проток, стариц, пойменных озер. На эту-то первозданность, нерукотворность я и купился, выбирая Мереть. Кто же знал тогда, в безгласно-доперестроечное время, что сточные воды Бийска и Барнаула год за годом постоянно губят в Оби рыбу, кто мог догадываться, что испытания на Семипалатинском полигоне и сюда доставали!

Но вернемся к огороду. Что мне нравилось, так это выращивать рассаду. Наблюдать бледно-зеленые петельки всходов, поить их, как ребенка, из ложечки, а при пикировании уподобляться самому Создателю, то даруя жизнь слабым росточкам, то легко ее обрывая, в суетной своей гордыне забывая, что и сам ты такая же ничтожная былинка в руце Создателя…

Нравился мне также свежевспаханный огород, пустые ровные борозды черной сырой земли. Как чистый лист бумаги, заложенный в каретку пишущей машинки.

В огородничестве так: если лето засушливое – мучаешься с поливкой, если дождливое – с прополкой. Погода в Мерети своенравная, часто супротивная и скучать не дает. Особенно достается в июле, когда и жара, и комары. Из-за них-то, проклятых, в огород приходится одеваться, как перед выходом в открытый космос: две пары штанов, чтобы не прокусили там, где обтянуто, штормовка, накомарник… Что за странная прихоть судьбы! В младые годы на северах воевал с комарами, и сейчас, на склоне лет, та же напасть!

Комары – это бич Мерети, но это и ее защита. Не будь их, все приречные земли были бы уже застроены, загажены всевозможными базами отдыха и пансионатами.

И вот, экипированный, как в маршрутах по болотистым низинам Приполярья, два-три часа стоишь с поливочным шлангом или ползаешь на карачках, выдергивая бурьяны, мокрый от пота настолько, что никакой сауны не надо, и деваться некуда, потому что этой моркови, и свекле, и помидорам дал жизнь все-таки ты, и надо вырастить все это, снять урожай и увезти в город. Покупать же на базаре или в магазине – никакой пенсии не хватит. Вот и крутишься, сколько достает сил, и стараешься везде поспеть, и в лес за грибами или за брусникой выбраться, и порыбачить охота, а сибирское лето такое короткое. Но все же к концу так все осточертеет, скорей бы домой, в городскую квартиру с горячей водой и туалетом, где не надо моститься в позе орла, а за соседним домом пивной ларек и другие блага цивилизации. Но на переломе зимы уже начинаешь мараковать насчет рассады, а первый отголосок весны тревожит душу и зовет, зовет. И это вот чередование занятий и места жительства и является образом жизни, который включает в себя и городскую квартиру, и деревенский дом, и огород, и работу до едкого, нутряного пота, и, как откровение, снисходит понимание того, что если в свои шестьдесят с хвостиком ты еще способен на что-то в этой жизни, то исключительно благодаря Мерети.

Время к полуночи, стемнело. Село спит, кругом тишина. Лишь на одной высокой ноте, напоминающей отдаленное победное «ура», поют комары за капроновой сеткой в окне, скулят и повизгивают собаки да с Оби доносится низкий гуд судовых дизелей.

Июль 1995 г.